Цена Империи - Страница 119

119

В общем, пришлось Черепанову отдуваться и вместе с юным цезарем Максимином-младшим парировать въедливые реплики сенаторов. И удавалось это Геннадию, в общем, неплохо. Сказывались риторические упражнения. Да и латынь у него теперь была хоть куда. Не хуже, чем у Максиминова сынка, который получил самое наилучшее образование. Да и язык у парня подвешен отменно. Сын перенял у отца много хорошего: волевой, храбрый, умный. Плюс образование, которое сам фракиец получить, естественно, не мог, но позаботился, чтобы сына обучили как следует.

Когда выдавалась возможность, Черепанов охотно беседовал с парнем, которому после смерти матери было довольно одиноко. Нет, Максимина-младшего многие любили, и у девушек он имел стопроцентный успех (с его-то внешностью, манерами и положением), но за спиной младшего постоянно маячила тень старшего… превращая друзей этого юноши в подданных Цезаря. Впрочем, к Максимину-младшему даже здесь, в Сенате, были куда более расположены, чем к его отцу. Черепанов слыхал, что прежний император Александр даже подумывал, не выдать ли за него замуж свою сестру Теоклию, но его мать воспротивилась. А зря! Согласись она, может, были бы оба живы. Сейчас Максимин-младший стоял в окружении сенаторов. А рядом бдили двое приставленных Черепановым телохранителя: на случай, если кому из благородных римлян захочется сыграть в «мартовские иды два ». От презрительного высокомерия благородных в …надцатом поколении юный Цезарь защищался еще большим высокомерием. Когда надо, парень умел напустить на себя такой надменно-презрительный вид, что даже самых спесивых краснополосников пронимало.

– Дом Геннадий! – бывший наместник Нижней Мезии Туллий Менофил приближался к Черепанову. Вместе с Туллием – двое. Один – жирный, нарумяненный, типичная сластолюбовая свинья, упакованная в сенаторскую тогу. Другой – посерьезнее. С первого взгляда видно: палец в рот не клади.

– Хочу познакомить вас, друзья мои, с храбрейшим Геннадием Павлом! – демонстрируя вставные зубы (это было заметно, потому что римские медики все-таки уступали дантистам двадцать первого века) провозгласил бывший наместник Мезии. – Геннадий, это благороднейший Клодий Бальбин, а это – Марк Клодий Пупиен Максим, лучший из тех, кто когда-либо был префектом Рима…

– Сволочь! – процедил нынешний префект Рима Сабин. – Я этого Пупиена при первой возможности медведям скормлю!

– Лучше Бальбина, – заметил Максимин-младший. – надо же и интересы медведей учитывать. Что они от тебя хотели, Геннадий?

– Я так и не понял, – пожал плечами Черепанов. – Может, дело какое-нибудь к императору…

– Почему тогда они к тебе подошли, а не к Цезарю? – агрессивно осведомился Сабин.

– Пойди у них спроси! – огрызнулся Черепанов. Борзой он, этот Сабин. И кровь людям пускать любит. Только и плюс, что Максимину верен. Потому что без Максимина его просто порвут.

– Кстати, о медведях, – дипломатично вмешался Гонорий Плавт. – Завтра – Аполлоновы игры. У тебя все готово?

– Конечно. Открывать кто будет? В отсутствие императора?

– Сабин! – Красивое лицо Максимина-младшего стало надменным. – Что за вопросы ты задаешь?

– Ну… – Префект смешался. – Я подумал, может быть, ты не захочешь… Цезарь?

– В следующий раз спроси у меня… прежде чем думать! – высокомерно бросил Максимин-младший. – Гонорий, Геннадий, по-моему, наступило время цены . Тебя, Сабин, не приглашаю. Думаю, ты очень занят в связи с завтрашним праздником.

– Зря ты с ним так, – негромко произнес Гонорий, когда префект Рима ушел. – Сабин – наш человек.

– Вот именно, Аптус, – так же негромко (ни слуги, ни телохранители не услышали, только шедший рядом Черепанов) ответил сын императора. – Сабин – наш человек. Как и ты. И если кто-то об этом забывает, я или отец вынуждены ему об этом напомнить. Когда твои товарищи приносят тебе присягу, они уже не совсем товарищи. Ты понимаешь?

– Да, Цезарь.

«Мальчик прав, – подумал Черепанов. – У императора нет друзей. Вот одна из причин, почему мне не хочется быть императором».

Впрочем, ему и не предлагали. Пока.

Глава шестая Игры

Шестое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Амфитеатр Флавиев, который позже назовут Колизеем

Когда-то Черепанов гордился тем, что сидит на сенаторской скамье. Сейчас ему отвели место в императорской ложе. К сожалению, только ему: ни Алексея с Настей, ни Кору он посадить рядом с собой не мог. Впрочем, Коршунова тоже разместили почетно: у самой арены, а у дочери сенатора Гордиана было свое «законное» место. Из императорской ложи Черепанов отлично видел ее… и нескольких столичных хлыщей, сенаторских сынков, увивавшихся вокруг его невесты. Спуститься и вразумить их собственноручно у Геннадия не было возможности. Не то у него положение. Можно было, конечно, приказать своим телохранителям, расположившимся у входа в ложу, пойти и намылить хлыщам загривки, только… не царское это дело. Он доверял Корнелии все эти годы и будет доверять впредь. С этой «опасностью» она сама справится.

Жарища, однако! Несмотря на натянутые над секторами (от солнца) полотнища ткани, Черепанов, только час назад сменивший тунику и белье, снова взмок. Неудивительно – в доспехах. Градусов тридцать в тени, не меньше. И даже морс со льдом не спасает. Правда, и день был тяжелый: сначала – торжественная служба в храме Аполлона, потом посвященные солнечному богу скачки в большом цирке. Черепанов, не разбиравшийся ни в конях, ни в колесницах, продул полторы тысячи сестерциев префекту претория Виталиану. А Коршунов, везунчик, выиграл двадцать пять штук. Правда, ему подсказывала Анастасия, оказавшаяся заядлой «ипподромщицей». Пока Черепанов парился на официальной церемонии в храме, Леха с женой потусовались в цирковых конюшнях и собрали море информации. Могли бы и поделиться, черти! Черепанов уже высказал другу все, что он думает.

119